Нельзя на допросе бравировать, право,
Но и робеть, конечно, нельзя.
Красивая женщина хищного нрава
Допрашивала, по страницам скользя.
Поскольку все трое были студенты,
Мадам вспоминала университет:
Мелькали «презумпции», «прецеденты»,
Но я на всё отвечаю: «Нет!»
Но я, стараясь не падать духом,
Гнал свои мысли куда-то вбок.
Чтоб сделаться внутренне тугоухим,
Безмятежным, как голубок,
И этим ничуть не выдать испуга,
Унять в коленках проклятую дрожь,
Иначе не только эта хапуга –
Я сам себя не поставлю в грош.
Она говорила мне: «Образумьтесь!
Карьеру кладёте вы на весы»,
А я размышлял среди всяких презумпций:
«Какого цвета на ней трусы?»
(В раскрытых дверях, просыпаясь нередко,
Дежурит жандармская борода.)
«Розовые? Едва ли: брюнетка.
Синие? Вряд ли: она молода».
– Сосед! – шепчу я. – Одно лишь слово:
Какого цвета трусы на мадам?
– Трусы? А чёрт их знает! Лиловы.
Слушайте: мы ж накануне драм…
И он опять повторяет всё то же:
Мол, сам не знает, откуда ружьё.
Но что за вкус у всей молодёжи?
Лиловых не может быть у неё.
Входит конвой. Загремели скамьями.
Сейчас уведут. Но каков же ответ?
И я с деревянными желваками
Спросил: «Какой ваш любимый цвет?»
Она улыбнулась: «Какой? Лимонный».
Меня затолкали в спину и бок.
Но я ухмылялся, чуть-чуть охмелённый,
От хитрой интимности счастлив, как бог.
Илья Львович Сельвинский
(1899 — 1968)
Если вы нашли ошибку в стихотворении, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.